После выхода в свет «Песнопений и молитв» Георгия Свиридова трудно говорить о каком-либо значительном явлении в области церковного пения без оглядки на это фундаментальное сочинение. Оно как «Жизнь за царя» М.И.Глинки на всю русскую музыку в ХIX веке, так в веке нынешнем повлияло на сам строй мышления композиторов и регентов в области духовного музицирования, на понимание самой сущности литургической музыки в современных условиях, дало живительные направления творческого развития духовного певческого жанра, вывело литургический жанр как особое явление из сугубо церковной музыки обихода.
Глубокое и органичное сочетание личностного, композиторского (присутствие которого неизбежно в данном процессе) и молитвенного, сокровенного, религиозного после «Всенощной» С.В.Рахманинова великий русский композитор Г.В.Свиридов проявил со всей силой творческого мастерства и молитвенного сердца, воздвигнув новую ступень лестницы русской литургической музыки.
Однако сила упомянутого свиридовского сочинения в том, что оно не предусматривает итог, а, подобно самому Слову, напротив – ведет к новым бесконечным поискам, давая лишь примеры, ориентиры в творчестве, но отнюдь не претендуя на роль обобщения и уж тем более финала развития, некой священной гробницы, дальше которой уж ничего нет. Скорее Г.В.Свиридов открыл новый бескрайний горизонт, чем закрыл страницу некой эпохи. Музыка всегда должна, обращаясь к современникам, глядеть в будущее – в том числе и литургическая, включая и предназначенную специально для богослужения. Попустит или не попустит Господь новые стили в этой области – область не нашего знания, но наше дело честно и толково трудиться на этом поприще, не останавливаясь и не погружаясь в неизбежную рутину, которая обязательно возникнет от топтания на месте. К тому же и крайне драматичное состояние хорового пения (и вообще пения…) в современной России заставляет во что бы то ни стало творчески развивать хоры, освежать внутренний слух певцов, повышать их технику, чтобы сохранить и дальше развить традицию согласного пения. Сам Г.В.Свиридов всю свою жизнь жадно ждал и испрашивал нового, искал его, радовался каждому известию о неком хорошем новом. «Песнопения» доказали музыкальную неисчерпаемость, казалось бы, сугубо прикладного жанра; теперь нужно развивать этот жанр, и одновременно, таким образом, развивать хоровую традицию, которая стихийно, активно развиваться может только на новой, свежей, неизведанной музыке, как всегда было в искусстве. Но для этого, помимо желания, нужны столь же яркие образцы произведений, некие фундаментальные точки развития, «главы угла».
Открытие музыки И.Б.Толкачева для меня было случайным (хотя ничего случайного, как известно, не бывает). В церковной лавке я услышал пение хора, очень чистое и вдохновенное, и, не желая того, прислушался к музыке, она захватила меня помимо моей воли (*1). В этой музыке было что-то особенное, очень свежее, зовущее, и очень оригинальное по гармонической расцветке созвучий – собственно, этим она в первую очередь и привлекла внимание. Я дослушал до конца, хотя был усталый после литургического стояния, и попросил показать мне диск. Это оказались хоровые произведения Ильи Толкачева под названием «Опыт гармонизации обихода» в исполнении хора храма Христа Спасителя.
После уже упомянутых «Песнопений» Свиридова у меня ни разу еще не было столь сильного впечатления от современных музыкальных произведений литургического жанра (*2). Я был поражен искренностью, гармонической цельностью и чистотой, явной вещательностью и вместе с тем выверенностью, затейливостью музыки. Сразу же отметил, что, как и «Песнопения» Свиридова, она не мешает мне молиться, в ней нет выспреннего эгоизма ремесленника, пытающегося нарочитыми техническими средствами и эпатажем добиться того, чтобы его заметили, состояние этой музыки (И.Б.Толкачева) было естественным, простым по обращению ко мне, слушателю – но весьма значительным и строгим по складу, как и подобает жанру. Как сказано у афонских старцев: «Молитва должна быть простой»; «На всё будем смотреть с простотою»… (старец Паисий Святогорец).
С простотой – но не с простоватостью. Как говорится – хорошо быть из простых, но худо быть из простейших… Ныне закатят на клиросе глаза долу, стоят постные, бормочут под нос какие-то ноты, не умея петь и не желая этому учиться, но изображая лицом и фигурой моление, гоняют не спеша туда-сюда «параллельные терции» (презрительное выражение С.М.Слонимского в отношении к ленивым композиторам) и думают, что это и есть «настоящее православие». Но это всего лишь халтура и лень, портящие людям и молитвенное, и музыкальное настроение («главное – текст, ноты не столь важны» — иногда говорят такие певчие). Попущение Господне быть церковному пению в России многоголосным по определению требует умелости, трудолюбия и поиска, без них оно в полноценном состоянии просто невозможно. В старину чистый слух передавался по наследству, пела вся Россия, но и тогда певцы больших и малых клиросов собирались на спевки (можно почитать рассказ В.А.Слепцова «Спевка») – как же без этого? Нужно трудиться и искать, обновляться все время, иначе ни в чем явлений не случится, будет один процесс — той или иной степени вялости, это кое-как выводимое «господи, помилуй», которое уже нанесло такой ущерб развитию хоровой традиции в современной России (как это убого на фоне виртуозного монашеского пения в греческих монастырях, которое не теряет, а набирает силу выразительности и мастерства и в наш глухой век!).
Здесь же, в этой церковной лавке, я услышал словно с небес сходящее на меня то, что я так давно искал – новое, убеждающее и красивое для меня музыкальное православное слово, голос талантливого, умелого, живого по музыкальному духу и светлого по мировоззрению современника.
Начнем с великолепного пения хора храма Христа. Какое молодое звучание! Какое благородство, чистота и выстроенность, и вместе с тем простота звукоизвлечения, без выспренних вздохов, пауз, акцентов, «вокализмов» и прочей хоровой прямолинейности. Какое ремесленное мастерство при отсутствии внешней ремесленности! Это какая-то хоровая кунсткамера, какая-то горняя свежесть в звучании, свет разлитый, помысл живой, человечность и — радость, радость от пения! Насупленности, муштрования нет! Как с близкими, давно знакомыми людьми общаешься, когда слушаешь их. Несомненно, хор храма Христа сегодня – лучший российский хоровой литургический коллектив. И ведь недаром И.Б.Толкачев, поддерживая состояние хора в таком расцвете, не только пишет сам и поет классику жанра, но и подвижнически поддерживает новые стили в современной хоровой музыке, великодушно и щедро исполняет сочинения современников, мастеров литургического жанра – А.Вискова, И.Вишневского, В.Довганя, А.Микиты. В этом тоже есть проявление истинного музыканта, не закосневшего на вековых авторитетах, а, как Балакирев в годы создания будущего петербургского кружка новой русской музыки, ищущего свежего начала в музыке, не боящегося риска непонимания или холодности публики, вполне возможных в пору становления непривычного стиля; поддерживающего музыкантов-современников, идущих, невзирая ни на что, собственной дорогой, «узкими вратами», продолжающих свое, отечественное музыкальное дело без оглядки на «времена» и «вкусы». Это – огромная заслуга И.Б.Толкачева как музыкального деятеля, подвижника, роль его в современной хоровой культуре уже по одному только этому необычайно велика. Конечно, благодаря исполнениям новой и яркой музыки, в свете того, что уже говорилось, активно развивается и хор, обретает новые грани звучности.
Будучи скромным человеком, И.Б.Толкачев столь же скромно преподносит себя публике как музыкант. «Опыт гармонизации» — очень скромно и вместе с тем точно по смыслу данное название своду песнопений. Потому что это очень новая музыка, это действительно опыт, поиск – как бывает всякое явление в пору своего становления. Весьма показательно и слово «гармонизации» — потому что роль гармонии в сочинениях И.Б.Толкачева исключительно, решающе велика. «Гармонизация обихода» — это очень скромно сказано, потому что, конечно же, это не просто гармонизация существующих распевов, а совершенно новая, особая музыка. Трудно сказать, какое еще сочинение нашего времени в академическом жанре (а церковное пение такого стиля так или иначе тоже является академическим, то есть «ученым» музицированием) за последние годы побудило бы к столь радостному и желанному изучению.
Вновь и вновь хочется прослушивать эти сочинения, каждый раз находя какую-то любопытную радующую деталь.
1. «Ектения великая» – уже сразу, в первом же возглашении – гармоническая тонкость, а затем и терпкость – казалось бы, простая ектения, «Господи, помилуй», это обычно всеми пренебрегается, как образ, воспринимается рутинно – а здесь в этом ярком септаккорде уже самобытная краска. Насыщение яркой гармонией, казалось бы, самого простого, что есть в православном обиходе – но не вычурно, со вкусом, естественно. Хорошо также, что музыка идет непрерывно, без пауз на возглашениях, это такой образуется поток чувства в движении к Богу, что очень важно в начале богослужения.
2. «Воскликните Господеви вся земля» – очень важна и энергетична быстрая ритмическая фигурация на опевании слова «Спасе», она дает ритмическую подвижность, расталкивает статику.
3. «Боже, ущедри ны» — прекрасный распев «Спаси ны, сыне Божий», монументальное и вместе с тем оживленное, распахнутое пение хора.
4. «Слава» – очень яркая оттеночность, гармоническая и фактурная изография, превосходный высокий тенор в аккорде! «Единородный сыне» — гармоническая терпкость, порой почти народная гетерофония (эти мягкие секунды!), гармоническая непосредственность, идущая от самобытности и пытливости слуха автора, а не от выдуманности. В Ектенье также мощная насыщенность гармоний, здесь «Господи, помилуй» драматизируется, как небо облаками густеет. Замечателен возникающий низкий бас фундаментом, контрастом, основанием после недавнего пробивающего луча теноров.
5. «Во царствии Твоем» – прекрасно сочетание ангельски вещательных альтов и теноров с дивной верхней педалью к ним сопрано – как перистые горние облака пребывающие в печально-светлой статике неизменного созвучия, в абсолютном покое. Мягкость и глубина, как из вечного сна, чуть заметных басов (как бы само мироздание!). А ведь это всего лишь «стандартные» заповеди блаженства, обычно исполняемые на Литургии почти скороговоркой… А И.Б.Толкачев, помимо создания молитвенного образа, еще и акцентирует их смысл, не дает «пробежать» мимо них. Здесь чувствуешь, что, несмотря на откровенную палитру ярких образных красок, это все же откровенно религиозная музыка.
6. «Святый Боже» – сказать откровенно, вначале возникает ощущение некой витиеватости, чуть не игривости музыки, не достает той самой простоты. Но гармонически очень интересно и щедро. Отрадно, что затем музыка постепенно все-таки разрастается в моление, причем именно в соборное моление, в этой музыке ощущается большая ширина духовного и земного пространства, как на полотнах Нестерова или фресках северных монастырей.
7. «Ектения сугубая» – все то же «Господи, помилуй» – и превосходно яркий по сонористике распев, дивно сложенные затейливые септаккорды с простодушным, почти романсовым, оперным мелодическим кадансом у сопрано, русская-русская такая, старинная теплинка. Очень важно, что в гармоническом аккордовом царстве здесь откровенно заявляется явное, трепетное чисто мелодическое начало, возникновение момента главенства интонации. А потом начинается настоящий хоровой колокольный звон! – как бы с блаженной «фальшью» малых колокольцев. Вот к Богу призыв и воззвание! Хочется не только служить под такую музыку и молиться, но и радоваться, что находишься душой в православии, что к такому духовному миру Бог дал быть причастным! В конце опять голоса счастливыми молодыми терпкими колоколами гремят! Тут живопись такая немного лентуловская, кандинская – здесь по образу это хорошо, уместно. Свежесть получилась по гармониям явная, а не показно-стерильная.
8. «Херувимская» – мудреная, но красивая, терпкая, немного как бы сторонняя, не из храма, не с клироса, а как бы с небес, с облаков – такая сторонним духом витающая Херувимская. Ощущается как музыкальная иллюстрация самого образа неба. Здесь, кажется, откровенно композиторская, а не как бы само собой сложившаяся, словно от века бывшая музыка, как бывает в монастырских безымянных распевах в Православии в сплошь гениальных Херувимских. И очень хорошо, что И.Б.Толкачев не стал повторять их образ и подобие, впадать в угождение красивости и в банальность, а создал собственный образ, в своем понимании и краске – этим он обогатил существующий ряд Херувимских. Собственно, новизна и состоит обычно в самобытности взгляда, широте и независимой вдумчивости поиска.
9, 10. «Милость мира», «Тебе поем» – замечательно, что здесь уход в линеарность, в полифоничность, в сложную мелодию на педали, в отголоски византийской традиции – нужен очень этот уход от аккордики, разгрузка ткани, просторность ее (очень хорошо, что и в храмах часто стали перемежать аккордовые песнопения с одноголосием). Показательно, что у И.Б.Толкачева музыка при молитвенности совершенно не теряет чисто художественной образности – и наоборот! «Свят, Господь Саваоф», «Осанна» — полифоническая композиция, цветопись звука, букет звуков, хоровая живопись. Воистину правильно применено слово «гармонизация» в названии сочинения. Будут ли эту музыку петь на торжественных богослужениях? Думается – будут. «Песнопения» Свиридова, во всяком случае, в храме и на богослужениях уже пели, хотя композитор свою музыку этому вряд ли предназначал. И прекрасно звучит она в храме! Думается, и «Опыт» И.Б.Толкачева абсолютно уместен в храме, несмотря на вещательность и непосредственность; заметна его юношеская по характеру влюбленность в музыку как таковую. Конечно, чувствуется в стилистике И.Б.Толкачева и матвеевская, и синодальная школа, серьезный подход к звуку и содержанию музыки, нескрываемое любование ее красотой, и при этом строгость без напыщенности, простота без простоватости и наивности, искренность без фарисейства (которое, увы, частое явление в популярной современной литургической музыке иного порядка). У него интонации и аккорды как искры, блестки, цветочные лепестки, как старинные, еще растительные краски с их проникновенным и очаровывающим тоном, вдохновляющей и радующей яркостью, как у крестьянского костюма – но это все из нашего времени, это не стилизация и не реконструкция, мир православия предстает современный, а не музейный, как обновившийся или вновь построенный храм.
11. «Величай, душе моя» — здесь ощущается некоторое влияние стилистики литургических песнопений Свиридова и способ его хоровой оркестровки, и в то же время знаменного распева и народной аутентичной крестьянской песни. Музыка опять мелодически прозрачнеет и обретает горнюю пространственность, играет широкими полотнами света, как пятна и тени на земле и в небесах при ходе облаков. Она напряженна – вообще это очень важно, что музыка это очень сильного внутреннего напряжения, не прямолинейная, но очень явно молящаяся и отзывающаяся Богу и миру. Радует многообразие впитанных и переданных И.Б.Толкачевым хоровых традиций, включая и народную многоголосную музыку – в русском православном пении ее влияние всегда присутствует. Некоторая гармоническая жестковатость опять же не выдумана – она, кажется, сродни тут древнему, строчному пению. Это-то и отрадно, что И.Б.Толкачев не хочет штамповать церковную музыку, а сочиняет ее ищуще и старательно, строит свое творчество на камени знания традиций и сочинения, и исполнения в литургическом жанре.
12. «Ангел вопияше» — колокола, свойственные пасхальным светлым ликующим дням, хоровые колокола, не изображение, а состояние радости, оживленности, восходящая тесситура в самый верх, в самое слабое еще голубизной весеннее небушко, простота и спокойное умиление Пасхой.
13. «На престоле» — замечателен каданс в мажорную VI ступень. Спокойное, но неуклонное разрастание музыки. Признаки полифоничности очень обогащают палитру звуков, преодолевают статику аккордовости, развивают слушательские ассоциации.
14. «От юности». Очень хорошо, что декламационная, вещательная здесь слышна и афонская, и греческая монастырская традиция, и признаки знаменного пения. Хочется отметить, что И.Б.Толкачев безупречно располагает музыку тесситурно, умело использует хоровые диапазоны звучания как самостоятельную выразительную краску. Тембрально мужское или женское пение у него очень явно, оно участвует в создании образа, превращается в особую смысловую краску, нет неразборчивой тембровой слитности, неразличимости тембров. Прекрасные, трогательные высокие сопрано, прямо детские души.
15. «Величит душа моя Господа». Необыкновенный номер. Тихая зачарованность в музыке и молитве, несказанная акварель красок, бесконечность пространства чувства и его высокая таинственность, мудрая неторопливость. Как небо и вода с оттенками облаков и мягкой, привольной, но дальней волной движения в бесконечности с образом Владычицы над всем и во всем… Несмотря на повторяемость музыки, не хочется из ее состояния выходить. Звукопись необыкновенная. Тоже густота и оттеночность гармонизации. Совершенно личная и вместе с тем обобщающая, мирозданческая картина мирожизния. Этот традиционный раздел Всенощного бдения превращается здесь в необычайно яркую, неброско и просторно проникновенную звукопись. Это к тому же и картина – чистая природа, воды, волны земли и неба, улетающие в бесконечность. Акварель, не масло здесь – и акварель легко не познаваемая, с тушеванием и слиянием мягких граней оттенков, но очень живительная. Это музыка с глубокой, светлой и строгой душевной тайной, с чем-то вечно лечущим и возвышающим душу. По праву слушателя позволю себе назвать этот номер, по личному мнению, гениальным.
16. «Ветхий деньми» — очень хорошо, что в финале ушли в низкие пространства басов, это такой красивый и выразительный, зачаровывающий, как всякое царство басов, тембровый мир.
17. «В законе сени и писаний» — сначала надо отметить замечательные возглашения и пение Ключаря храма Христа Спасителя протоиерея Михаила Рязанцева и протодиакона (сегодня — протоиерея) Александра Агейкина. Тембр их голосов — как самостоятельная выразительная сила, этим голосам веришь, при этом у них очень красивое звучание. О музыке — как и №18 («Украси твой чертог, Сионе»), это уже откровенно композиторская музыка, сочиненная силой регентского и сочинительского опыта и умелости. Но важно то, что она написана в нажитом, честно наработанном и, конечно, Богом данном стиле. Это очень яркое развитие традиции свиридовских «Песнопений и молитв», но ни в коем случае не повторение их приемов и уж тем более не подражание им. В отношении к «Песнопениям» это сродни способу подхода великих русских композиторов XIX века к музыке Глинки. Очень важно и то, что И.Б.Толкачев владеет и приемами современного светского хорового языка, не чурается его. В номере 18 есть и диссонантность, и ораториальность, и декламация (иногда даже близко к стилистике С.М.Слонимского). Это откровенно композиторская музыка – и это очень хорошо, потому что закатывание глаз долу и маскировку неумелости «молитвенным настроением» Толкачев заменяет честным ремесленным трудничеством и исканием, он знает свое ремесло и творит прилежно, отдавая силы искренно, и полностью, что называется, выкладываясь. Вообще №18 – хрестоматия хоровых приемов и стилей. Это я изучал бы со студентами потактно – как, впрочем, и все остальные сочинения из «Опыта» И.Б.Толкачева (который представляет собой сюиту, тетрадь, «искусство пения», но не программно-тематический законченный опус). Это во многом обобщающий «Опыт», он стоит на капитале осмысленных хорошо изученных традиций.
Можно (и хочется) изучать и изучать эту музыку, думать и думать о ней, как о творческом изделии, но главное, что здесь налицо дар Божий и самобытность мировоззрения и художественного взгляда. Она вполне годится как для обиходного пения в большом храме большим хором, так и для исполнения в концертах. Это музыка летящего как облако светлого и глубокого размышления, отзыва людям, миру жизни, конечно — и Богу. Ее музыкальная состоятельность, ремесленное совершенство в этой связи исключительно важны. И.Б.Толкачев как музыкант работает честно, не маскируясь «простотой» жанра.
Скромно назвал свое сочинение И.Б.Толкачев «Опытом» — но никакой это, конечно, не опыт, а оживляющая саму жизнь нашу, сложившаяся звуковая фреска, делающая нас после прослушивания развитее и добрее, близящая к Богу красотой и правдой чувства и музыкальной краски, а не формальной многоголосной декларацией. Эта музыка при всей темноте и трудностях века сего есть, она сочинена и исполнена – слава Богу! «Да светит свет ваш пред людьми».
Нет сомнения, что после «Песнопений и молитв» Г.В.Свиридова «Опыт гармонизации обихода» И.Б.Толкачева является новой ступенью развития русского литургического жанра. Это и новый этап в развитии всей русской музыки. С чем и поздравим себя, автора, слушателей и замечательных исполнителей этого произведения. Богу нашему слава!
Алексей Вульфов
*1 (не желая потому, что обычно репертуар современной литургической музыки, особенно бардовских песен под гитару на православную тему, вчера еще туристических и комсомольских по мотиву и аккордам, для меня весьма по музыке скуден, однообразен, неинтересен и потому малопривлекателен. Поэтому звучание современных музыкальных записей в нашей церковной лавке чаще не привлекает, а раздражает или остается незамеченным, хотя, конечно, есть и хорошие примеры честного музыкального труда)
*2 Пожалуй, можно еще привести пример поразившей своей красотой и величавостью колядки «Ой, в Ерусалиме» Ивана Вишневского, исполненную также хором храма Христа Спасителя под управлением И.Б.Толкачева.
